Сегодня трезвый. Татьяна Марукович

художественная литература и народная мудрость
Ответить
  • Автор
  • Сообщение
Не в сети
Аватара пользователя
Администратор
Сообщения: 1211
Зарегистрирован: 10 ноя 2011, 01:00
Откуда: Москва
Контактная информация:

Сегодня трезвый. Татьяна Марукович

Сообщение Party »

Сегодня трезвый

Татьяна Марукович


Жена у Толяныча пока еще была. Работы — уже не было, и расчета, который еще вчера был в кармане — тоже. А вот жена была.

— Простите, мой муж решает свои алкогольные проблемы без моего участия, — ответила Тонечка, кстати, очень вежливо и доброжелательно, и повесила трубку.


— Алкашня проклятая, — то ли презрительно, то ли сочувственно, сразу и не поймешь, вздохнула медсестра реанимации в розовом. Или это у Толяныча перед глазами парило розоватое, теплое, тошнотворно-удушающее облако — разобрать он не мог. Под спиной было неудобно, мокро и жестко. С трудом Толяныч сообразил, что он снова находится неизвестно где, а рядом — неизвестно кто. Разлепив с трудом губы, он просипел:

— Что со мной произошло?

Розовое облако ответило:

— Кома, дружок. Два дня уже валяешься, с возвращеньицем. Повезло тебе, можно сказать.

На сей раз кома. Толяныч сделал невероятное усилие над собой и открыл глаза. Трубочки, провода, капельница, монитор какой-то. Не шутят, что ли? Жесткое и мокрое под спиной — покрытая клеенкой больничная кровать, оказывается. «Чтоб ты сдох, ссссобака!» — завыл внутри себя Толяныч, а вслух тихо сказал:

— Простите…

Его стошнило, и очень захотелось свернуться калачиком, отвернувшись к стенке, только бы никого не видеть, и чтобы его, Толяныча, тоже никто не видел.

Не вышло. Койка стояла посреди палаты, а сам Толяныч был увешан всякими приборами, да и сил перевернуться у него, собственно, не было. Он пытался провалиться в сон, но сон не брал.

С поста реанимации сквозь открытую дверь доносился голос:

— Кем Вам приходится Анатолий Егорович? Вы знаете, что он находится в реанимации? Если честно, скажу Вам, что то, что произошло, — последствия злоупотребления спиртным… Ничего себе, представляешь?

Последняя фраза медсестры (наверняка той, розовой) была обращена к напарнице.

— Она сказала «мой муж решает свои алкогольные проблемы без моего участия»!

— Так а… если подохнет? Ну дела… Э, у алкаша припадок, реланиум в капельницу, бегом!

***

Толик и Антонина (да, именно так — мамин мальчик Толик и амбициозная, самостоятельная, хоть и на десяток лет моложе Антонина) были женаты уже лет десять. И сынок у них подрастал, Артемка. Когда они поженились, Толик уже здорово попивал, но беды для Антонины ничто не предвещало: «Моя любовь свернет горы», — казалось ей. Увы… За десять лет любовь Тонечки чуть не свернула ей шею, на которой удобно устроился время от времени «временно неработающий» из-за пьянок муженек.

У Тони была замечательная работа, дорогой парикмахер, персональная маникюрша, а еще она недавно научилась водить машину. Ей было немного до 30 — в общем, жизнь впереди.

— Ой, что-то ты усталой выглядишь, — все чаще именно так здоровались с модной, ухоженной Тоней знакомые. Да и ей самой уже совестно было обманывать себя, что силы иссякают, а внутреннее ощущение — лет на шестьдесят. Куда уходили силы? А Бог их знает… Все как-то некогда подумать, работы по горло, муж вечно учудит что-нибудь — нужно последствия сглаживать: с начальством поговорить, чтобы не уволили, отругать как следует и принять меры — уговорить закодироваться, пригрозить разводом, придумать ему интересное занятие, чтобы в голову дурь не лезла… Да и ребенка одеть-накормить, и домашнее хозяйство вести — тоже никто не отменял. И Артемку Тонечка любила очень и баловала, старалась насколько возможно интереснее жизнь его сделать, и за маму, и за папу старалась.

— А что, мамочка, папа сегодня опять придет пьяный и будет на тебя говорить с…а? — вытащил Тоню из тяжелых дум звонкий голосок сына.

Вот тогда-то и протрезвела Тоня, которая водки в рот не брала, а жила как пьяная, не видя жизни за всеми заботами. Как в фильме промелькнули перед ней картины: вот он, мертвецки пьяный, храпит в грязной одежде на диване; вот упрекает Тоню соседка, что муж ночью вопил в подъезде матом, а потом сломал домофон; вот звонит воспитательница из детского сада и спрашивает, стоит ли отдавать Артемку папе в таком состоянии… И звуки: бьющихся тарелок, мата, хлопанья дверей, падений, падений, падений… пощечин — когда ей было совсем невыносимо, и невозможно было договориться, и потом горела ее ладошка, и щеки тоже — от испуга и стыда… И запах перегара, которого ей так не хотелось замечать в их ухоженной современной квартире: учитель пения Толяныч был еще и мастером на все руки, и прекрасный евроремонт сделал сам: «Вот видишь, милая, как я стараюсь ради вас с сыном». И Тонечка распахивала настежь окна, чтобы поскорее выветрилось, отодвигала красивые шитые на заказ занавески и… ненадолго задерживалась у окна, тоскливо и отчаянно глядя вниз: «Как же все надоело!»

Артемкин вопрос звенел в ушах.

Тогда и родилась в Тонечкином уме эта коробящая слух фраза: «Мой муж решает свои алкогольные проблемы без моего участия».

Не осуждал Тоню только ленивый.

— Ты как себе знаешь, а я никогда не вызову милицию на своего сына! — укоряла свекровь, когда Тоне пришлось обратиться за помощью к представителям охраны порядка, чтобы угомонить разбушевавшегося под хмельком мужа.

— Вы его заберите, пожалуйста, он у Вас такой приличный человек еще, а не то нам придется его в вытрезвитель к бомжам посадить… Ну он же Ваш муж все-таки! — качал головой, уже слушая «…без моего участия» и гудки в трубке, участковый.

— Скажи своему Толику, что если он еще раз в подъезде… — уже на этом месте прерывала теми же словами Тоня досужую дворничиху Морковкину (вот же фамилия!).

— Такого мужика, с руками, доброго, могла бы и любить, может, и не пил бы тогда, — судачили соседки, которые только что пытались отругать Тоню за то, что Толик вечером сидел на скамейке под подъездом с собутыльниками, курил, плевался и ругался матом, а у них внуки.

— У, какая стала! — недовольно ворчала Петровна, привыкшая к Тонечкиной безответности, и передразнивала ее скривленным ртом: — «Если Вам что-то не нравится, пожалуйста, поговорите с ним сами».

— …в реанимации, — тревожно и как-то предвзято выговаривал каждую букву голос медсестры в розовом из черной телефонной трубки, поднятой в доме, куда Толяныч не дошел с работы еще три дня назад.

Тоня, закусив до боли нижнюю губу, глядя в окно… молилась. Она не умела, не ходила в церковь, не знала, как это делается. Но каким-то непостижимым образом понимала, что именно так будет лучше, именно так будет правильно. «Помоги ему. Пожалуйста, помоги так, как Ты считаешь нужным. Только если можно… Ты слышишь? Если Ты есть, и если можно — не отнимай у него жизнь!» Из трубки в опущенной руке давно шли короткие гудки: Тоня и сама не помнила, как нажала отбой. «Что я наделала? Где он? В какой реанимации? В какой больнице?» — вихрем неслись мысли в ее голове. Искать? А если Толик на сей раз все-таки умрет? «Как чемодан без ручки, — в который раз подумалось ей, — и выбросить жалко, и нести невозможно». Волнения за мужа серьезно потрепали Тоню, и ей уже начало казаться, что она совсем по-настоящему сходит с ума.

Совершенно обессилев, Тонечка уселась за компьютер и от нечего делать набрала в поисковой строке: «Муж пьет. Все ужасно. Что делать?»

Браузер нашел какой-то телефон. Тоне было совершенно все равно, кто ей поможет. Лишь бы помогли. По телефону ответили и даже предложили встречу.

***


Когда Толик вернулся в палату из столовки, на его кровати сидел какой-то незнакомец. В палате наркологического отделения, куда его перевели, когда перестали опасаться за его жизнь, было еще четверо.

— О, братан, это твоя койка? Прости, прости, — вставая, сказал незнакомец. — Меня Игорь зовут.

Толик скривил противную рожу и посмотрел сквозь Игоря. Больше всего на свете ему хотелось провалиться сквозь землю… Ну, или хотя бы представить, что делать дальше, когда и из этой палаты ему придется, поправив остатки здоровья, уходить. Там, в той жизни, — Тонечка, Артемка, мама… Снова искать работу, восстанавливать потерянный паспорт…

— Я тебя навестить пришел, — сказал Игорь.

Толяныч морщил лоб: пили вместе, что ли?

Словно прочитав его мысли, Игорь сказал:

— Знаешь, возможно, мы когда-нибудь и бухали с тобой в какой-нибудь подворотне.

Сказанное Игорем никак не подходило к его белой майке, новым, с иголочки, джинсам и гладко выбритой физиономии. Однако что-то неуловимо родное было для Толяныча то ли в мимике его, то ли во взгляде.

— О, блин! Я бы такого верблюдА запомнил, — попытался показаться шутником Толик, тыча пальцем в забавный значок на Игоревой майке.

— Это, Толян, такая горбатая лошадь, — улыбнулся Игорь, — которая может не пить один день. Сечешь?

И, не дожидаясь ответа, начал свою историю:

— Я, Толян, алкоголик. Даже, можно сказать, бомж. У меня и семья была, и работа, и квартира трехкомнатная. Все было. И все это я пропил. Сначала — потерял работу, потом здоровье дало трещину, никуда брать не хотели. Да и толку, если возьмут: с первой же зарплаты так нарежусь, что второй зарплаты там уже не будет… Так вот, Толяныч, сначала работа. Жена меня долго терпела, кормила, возилась со мной. Говорила, ради детей только не разводится. А потом я спер заначку, которая у нас на летний отпуск лежала в шкафу, и по пьянке просадил в казино. Ох, как я летел с лестницы тогда! Думаешь, кирять бросил? Если бы… Ну, ушел я тогда в свою квартиру, которую мы сдавали. Сначала, пока лето было, просто квартиранта попросил шмотки туда поставить, а сам жил на улице, потом, как похолодало, — попросился к нему, снизил плату. Хотя я на то время у него уже столько денег вперед навыпрашивал, что сам ему должен остался… Потом он от меня съехал, а квартиру я пропил-прогулял едва ли не за полгода. Жил на вокзале, а потом стало со здоровьем совсем плохо… В общем, побомжевал, но потом струсил и к маме в райцентр поехал, там ее на всю околицу позорил дебошами. Ты Библию читал?

— Ну да, «не убий, не укради»… — почему-то Толику не хотелось послать Игоря подальше, уж слишком хорошо он понимал его, Толяныча, боль. Через слово хотелось ему кивать головой — да, и со мной такое было… И работу терял, и жена вот, Тоня, не навещает даже и не звонит…

— Еще есть притча такая, о блудном сыне — взял сын свою долю наследства, промотал и оказался у разбитого корыта. Вот и я так. Загулял в очередной раз на месяц, а потом прихожу такой, побитый, бездомный, больной, к маме, а она мне: «Э, сынок ты мой дорогой, поди-ка проспись сначала, найди работу, верни себе человеческий облик, а потом и поговорим».

Маму я не узнал, она же все время меня из переделок вытаскивала, порой и чарку нальет, чтобы не окочурился с похмелья. Потом, правда, пилила жестоко, кричала, за сердце хваталась… А тут вдруг — тихо дверь закрыла перед самым носом: нет хода домой, хоть ты в лепешку расшибись. Я, конечно, стал дверь ломать, вопить во всю ивановскую, мать ругать на все корки. А она участкового вызвала, с нарядом, меня и посадили на пятнадцать суток. И штраф еще влепили, сказали, если не заплачу, опять посадят. Раньше-то мама штрафы все мои платила…

— Слышь, так ведь блудного сына отец-то простил? Причем тут притча твоя?

— В сыне все дело, Толяныч, в сыне. Я к маме пришел какой? Пьянющий, разнесчастный: «Спасите меня, помогите, я больше не буду…» А блудный сын — покаялся, потому и простил отец. Готов сын был к прощению.

— Так а ты, типа, не покаялся?

— Тогда — нет. Тогда я, как обычно, надеялся, что уж мама-то пожалеет, и обломался. Покаялся — это значит твердо, в самом сердце решил измениться. Не потому, что мама или жена умоляют, а потому, что сам захотел. Жить не мог уже, как раньше. Я в обезьяннике это почувствовал, когда от страха и одиночества на стенку лез. Я ж там, Толяныч, действительно был один на один с собой, некуда было от себя бежать-то. Вот и попросил я помощи, впервые в жизни. Раньше так, как междометие это слово употреблял, а тогда как будто к Кому-то реальному завопил: «Боже! Если Ты есть, спаси меня!» И сел на корточки в углу, и плакал, как маленький. Стыдно было плакать, а не плакать — не получалось. Умереть было бы легче, наверное.

И вот, хочешь — верь, хочешь — нет, но камеру открыли, и ко мне вошел человек. Вот так же, как и я сегодня к тебе пришел. Сел рядом на корточки и сказал: «Привет! Меня Дима зовут, я алкоголик». Что было дальше, ты понимаешь.

Соседи Толяныча по палате куда-то засобирались.

— Ты с нами? — спросил Игорь.

— Куда?

— Здесь, в больнице, каждый день проходит собрание Анонимных Алкоголиков , — сказал Игорь, где мы делимся друг с другом силой, опытом и надеждой, таким образом помогая друг другу сохранять трезвость. По одному дню, день за днем. Вот ты сегодня трезвый?

— Да, — ответил Толик.

— Вот и хорошо. А завтра, Бог даст, будет новое «сегодня». А один день не пить (Игорь, улыбнувшись, показал на верблюда на майке) ты вполне можешь, так?

— Ну да…

На мгновение Толянычу стало противно и захотелось послать этого рафинированного пижона куда подальше. Но почему-то он взглянул Игорю в глаза… Взгляд его был глубоким, добрым и честным.

И Толик вспомнил, как за хмельной пеленой маячил силуэт Артемки, который заботливо накрывал его одеялом прямо поверх грязной куртки и ботинок:

— Папка, пьяница ты мой несчастный!

За этой пеленой он и жил последние семнадцать лет. Сначала окончил институт с красным дипломом, вручая который ему пожал руку сам президент. В школе работал. Потом женился, потом стал отцом. И все — за пеленой, все словно под наркозом, потому что… Да просто потому, что жизнь во всей ее невероятной мощи и красоте была слишком тяжелым испытанием для такого бескожего существа, как Толяныч, совершенно не умеющего потерпеть, подождать, ограничить себя… Он не был виноват в том, но не знал этого. Презрение окружающих и общественные стереотипы не давали и шанса мысли о том, что он — тяжело болен.

Толяныч сунул ноги в тапки:

— Пошли.

***

Тонечка сидела в теплой компании и пила чай с печеньем. Закончилось собрание группы взаимопомощи для родственников алкоголиков. Чуть ли не впервые во взрослой жизни ее плечи расслабились, разгладилась сердитая продольная складка на переносице. Ее муж болен, как и она сама: алкоголизм одного члена семьи оказывает сильнейшее влияние на каждого, кто живет с ним рядом. И самое главное — выход есть, и она, Антонина, отныне будет двигаться в направлении этого выхода, вместе с людьми, готовыми ее поддержать, и — с Богом.

А что Толяныч? Анатолий сегодня трезвый. А завтра, даст Бог, будет новое «сегодня».


Опубликовано здесь  http://www.obitel-minsk.by/_oid100104865.html 27.06.2014


© Copyright: Татьяна Марукович, 2015
Ответить

Вернуться в «Рассказы, притчи, сказки, метафоры»